Руах Элохим

Обычный летний день, который не предвещал ничего необычного. Я настолько далеко углубился в таежную чащу, что с трудом представлял, как буду возвращаться. Впрочем, я не думал об этом. Мне нравилось идти и вдыхать чистый лесной воздух, слушать птиц и стук дятла, видеть яркие шляпки сыроежек и мухоморов. Наверное, Бог уже тогда незримо вел меня за собой.

Когда опомнился, уже вечерело. Я стоял на краю леса, и передо мной расстилалось широкое заболоченное пространство. Солнце, находящееся за спиной, напоследок осветило небольшую березовую рощу в центре болота. Над зелеными кронами возвышались золотые купола, которые сияли под солнцем. Я вырос в этих глухих местах и, хотя давно не был в родной деревне (работа в хирургической клинике отнимала большую часть времени), был уверен, что на ближайшие пятьсот километров нет ни одной церкви, нет ни одного строения, имеющего золотые купола.

Я закрыл глаза и снова открыл. Затем протер их. Солнце перестало светить на купола, но они никуда не исчезли. Просто перестали сиять золотом.

Естественно, я пошел туда. Это было так неожиданно найти здесь божье место. Я шел  бесстрашно, не задумываясь о возможной смерти в болоте. У меня даже мысли не возникло попытаться обойти опасное место стороной, чтобы подойти к церкви без риска для жизни. Трясина, естественная преграда для инакомыслящих и неверующих, как живое существо дышало в вечернем сумраке, когда я, проваливаясь в податливый травяной покров, шел вперед. Укусы комаров казались очищающим благом, забирающим дурную кровь. Уже в полутьме сумерек, выбравшись на твердую поверхность и упав на спину, я посмотрел на звездное небо.

И не узнал его.

Закрыв глаза, я мысленно сказал себе – ну вот, пришло время ответить за грехи – и снова открыл глаза. Там, где должна быть Большая Медведица, находился овал с ручкой, внутри которого сверкали четыре звезды, образуя крест. Малая Медведица исчезла. Абсолютно незнакомые созвездия перекроили карту звездного неба до неузнаваемости. И последним образованием на этом полотне безумия сияла планета, которую с большой натяжкой можно было назвать Луной. Огромный круг, висящий в небе настолько близко, что, казалось, можно дотянуться рукой, плавно менял свои очертания, словно какая-то внешняя сила пыталась смять это образование в бесформенный комок.

Я услышал негромкий перезвон колоколов, который органично вплелся в сознание, довершив картину. Неясный звук в ночной тиши, как мелодичное откровение, которого ждешь всю жизнь.

– Здесь живет Бог, – сказал я и встал с земли.

Сочная трава под ногами шелестела. Слабый ветерок нес запахи болота, леса и ладана.  Пригнувшись перед очередным сплетением невысокого ельника, я снова выпрямился и увидел Храм. Сверху в центре огромный купол, увенчанный крестом. С четырех сторон от него купола значительно меньших размеров. Белоснежные стены церкви на фоне опустившихся сумерек казались светящимися изнутри. Замерев в почтительном удивлении, я долго не решался подойти к зданию, существование которого здесь в центре таежных болот казалось невозможным.

Наконец, с благоговением в глазах и страхом в сознании, сделал первый шаг вперед. Вход в храм нашел быстро – практически напротив того места, где вышел из леса, открытые ворота светились слабым светом. Аромат ладана усилился, и появился запах горящего воска. Я осторожно вошел внутрь и попал в большой зал. Справа и слева горели свечи, давая слабый колеблющийся свет. Прямо передо мной блестел золотом иконостас, в центре которого стоял крест. Худое изможденное тело с выпирающими ребрами и впалым животом безжизненно висело на тонких руках.

В центре зала стоял ребенок. Когда я подошел ближе, то увидел, что это мальчик лет 5-6. Русые волосы, рубашка с коротким рукавом, на ногах джинсы и кеды.

– Ты – Бог? – спросил мальчик, не поворачивая головы.

– Нет.

Мальчик повернул голову и посмотрел оценивающе. В спокойных глазах отразился свет сотен свечей. Я вздрогнул, – неясное ощущение того, что я знаю этого ребенка, заставило меня замереть.

– Это храм Бога. Никто другой сюда войти не может.

– Из этого следует, что мы с тобой Боги? – спросил я.

Мальчик промолчал.

Я встал рядом и увидел то, что не заметить невозможно, – как очень медленно набухает темная капля на большом пальце правой ноги человека, висящего на кресте. Набрав вес, капля оторвалась и стала медленно падать. Я следил за каплей, пока она не упала на залитый кровью пол, разбросав десятки мелких брызг. После этого более внимательно осмотрел тело. Из ран, оставленных забитыми гвоздями и колючим венком на голове, из порезов на теле сочилась кровь, кажущаяся на бледном фоне кожи пятнами смертельной болезни, разъедающей плоть.

– Я всегда был уверен в том, что этот человек воскрес и вознесся на небеса, – пробормотал я задумчиво.

– Нелегкая это доля быть посредником между Богом и людьми. Помеченный Господом, он пребывает здесь с тех самых пор, как люди распяли его.

– Мне кажется, что, кроме всего прочего, этот человек смертельно болен.

– Да, и уже давно.

– Почему же Бог ничего не делает для того, чтобы остановить его мучения?

– Он полагает, что страдания укрепляют веру. Чем дольше и мучительнее агония Человека, тем ближе он к Отцу, – мальчик говорил с такой уверенностью в голосе, что я, не задумываясь, высказал появившуюся мысль.

– Ты – Бог!

– Нет, – сказал мальчик, – я думал, что ты – Бог.

– Значит, мы оба здесь случайно, – сказал я.

– Ты знаешь, что это не так.

Мальчик поднял руку и показал на лицо страдальца:

– Вот, смотри, сейчас он …

Я поднял глаза и увидел, как опущенная голова приподнялась. Хрипло вдохнув воздух, он снова уронил голову на грудь. Кровавая пена на губах и тишина.

– Он дышит, но редко.

– Ты давно здесь? – спросил я, не сводя глаз с лица Человека.

Мальчик пожал плечами.

– В этом Храме понятия времени и места исчезают. Я нахожусь здесь в течение ста шестидесяти Его вдохов, и на пол упало сто двадцать четыре капли крови. Совсем недолго, если считать частоту дыхания критерием времени.

– Почему-то мне кажется, что я тебя знаю.

– Всё просто, – сказал мальчик, – я – это ты. Вспомни себя в пятилетнем возрасте.

И я вспомнил, как ушел в лес и не вернулся, исчезнув на целую неделю. Когда меня нашли, я не помнил, где был и что делал. Эта неделя навсегда выпала из памяти.

– Я знал, что ты придешь. И ждал тебя.

Мальчик замолчал, пристально глядя на фигуру, висящую на кресте. Правый глаз на окровавленном лице стал открываться. Верхнее веко приподнялось совсем немного, но вполне достаточно, чтобы висящий на кресте человек мог увидеть людей. Он пристально посмотрел и … глаз снова закрылся.

– Я врач, и могу помочь ему, – неожиданно для самого себя сказал я, и, осознав значение своих слов, добавил менее решительно, – ну, или попробовать облегчить его страдания.

– А говорил, что ты не Бог, – с легкой укоризной в голосе сказал мальчик.

– Он выглядит обычным человеком. У него красная кровь. Ему больно. Даже если у меня не получится, можно попытаться,  – словно убеждая самого себя, продолжил я.

Слабый свет свечей отбрасывал тени на иконостас. Лики Святых, казалось, смеялись над теми, кто решил изменить волю Бога. Святой Петр, сморщив лицо в ухмылке, поднял очи вверх, – посмотри, Господи, эти смертные, возомнив себя Богами, пришли в твой Храм и, не помолившись и не вкусив святого причастия, не покаявшись в грехах, имеют наглость пойти против Твоего решения.

Святой Николай, на лике которого было пугающее отсутствие каких-либо эмоций, смотрел на меня с правой части иконостаса, и только в глазах можно было заметить веселые искорки, – я буду следить за вами, и смеяться над вашими бесплодными попытками пойти против Бога.

Богоматерь с укоризной бросала на них взгляды, словно знала, что пустые надежды рождают долго не утихающую боль. А мальчик на коленях смотрел с недетским удивлением на тех, кто возомнил себя высшей силой.

Задумчивые ангелы с рипидами в руках, на которых шестикрылые Серафимы расправили крылья, готовы были взлететь, чтобы сверху узреть кощунственные действия пришельцев.

– Помоги ему, – твердо сказал мальчик, – сделай всё, что можешь.

Я встал и сделал неуверенный шаг к кресту.

– Ты сможешь, потому что ты – Бог.

Раздался гулкий хохот Святого Петра, поддержанный изображениями других Святых, Великомучеников и Страдальцев за Веру, которые всю жизнь шли к этому месту в Храме Бога.

Сначала я испугался, что не смогу снять тело с креста. Казалось, что большие ржавые гвозди, торчащие из ступней, вросли в человеческую плоть, став одним целым. Деревянный крест, пропитанный кровью и временем, стал камнем. А к истощенному телу страшно прикасаться, – кощунственно будить того, кто вечно пребывает во мраке своего страдания.

Я положил руку на левую стопу висящего на кресте человека. Смертельный холод. Невозможна жизнь в теле, которое имеет такую температуру и, может быть, именно это сохраняет слабую жизнедеятельность в медленно истекающем кровью организме. Пока в мыслях хаос, рука привычно попыталась найти пульсацию сосудов. Безуспешно. Я повернулся к мальчику и, встретив его глаза, сказал:

– Централизация кровообращения. Организм практически перестает снабжать кровью те части тела, которые не имеют значения для сохранения жизни.

– Ты сможешь ему помочь?

– Наверное, – сказал я неуверенно и улыбнулся. Прикоснувшись к ледяной конечности, я почувствовал жизнь в почти мертвом теле.

Ухватившись за шляпку гвоздя, я изо всех сил потянул его на себя. Ничего не произошло. Святые Лики с иконостаса, замерев на мгновение, снова захохотали, увидев бессмысленную попытку вытащить гвоздь.

– Тут не силой надо действовать, – сказал мальчик.

Я положил обе руки на пробитую гвоздем стопу и закрыл глаза. Представил в сознании человеческую плоть, прибитую железным гвоздем к дереву, и, медленно наращивая усилие, потянул гвоздь на себя. Боль возникла сразу, – человек не смог бы выдержать её. Железо, почти интимно сроднившееся с костями стопы, сосуды, питающие каменистой плотности дерево, плоть, ставшая деревянной. Это было невозможно, нереально и безумно.

– Он открыл глаз и смотрит на меня, – сказал мальчик.

– Значит, он живой.

Когда я понял, что гвоздь у меня в руках, то ощутил радость. Ржавый металлический предмет со звоном упал на пол в полной тишине, – лики Святых на иконостасе больше не смеялись, ангелы вернулись на свои места, мальчик на коленях мудрой Богоматери улыбался.

Дальше пошло быстрее. Я знал, что надо делать, поэтому второй гвоздь из правой стопы упал на пол практически сразу. До прибитых рук было далеко, поэтому, оглядевшись в полумраке огромного Храма, я с помощью мальчика подтащил какое-то покосившееся от старости деревянное сооружение, которое при ближайшем рассмотрении оказалось то ли кафедрой для чтения проповедей, то ли лестницей, ведущей в небо. Лицом к лицу с Человеком, глаз которого неотрывно наблюдал за мной, я извлек гвоздь из правой руки. А затем – из левой. Обе руки безжизненно повисли вдоль тела.

Ничего не произошло. Человек больше не был прибит к кресту, однако он по-прежнему висел на нем.

– Почему? – спросил мальчик.

Я, глядя в глаз Человека, взял его за бока. Услышав руками очень редкие удары сердца, я улыбнулся – приветствую тебя, Человек, несущий свой крест вечно. И прочитал в глубине глаза ответ – здравствуй, Человек, получивший дар божий в безумное время.

– Он несет крест на себе.

– Как это?

– Дерево креста срослось с его кожей.

Я говорил, а руки в это время нашли то место на спине, где кожные покровы человека становились частью деревянного столба. Я попытался разделить это сращение, и, когда получилось, решительно повел руки вниз, отделяя тело от дерева. Со звуком рвущейся ткани, человеческое тело стало клониться вперед. Я подставил плечо, принимая его легкость на себя.

Так, с телом на плече, и спустился вниз. Положил его на каменный пол, и, встав на колени, снял терновый венец с головы, сдвинул в сторону длинные волосы и начал стирать кровь с лица. Когда открылся правый глаз, я не поверил. Или не захотел поверить. Или отказался верить тому, что таилось в глазах человека, снятого с креста.

Сухие потрескавшиеся губы страдальца разлепились и еле слышно произнесли:

– Руах Элохим.

– Что он сказал? – спросил мальчик. И не получив ответа, громко крикнул:

– Что он сказал?

– Он сказал «руах элохим», – повторил я незнакомые слова.

– Ну и что? Он всего лишь сказал, что Святой Дух прикоснулся к тебе.

Как можно передать словами то, что я увидел в глазах человека. Я только на мгновение заглянул в эту бездну, но и этого хватило для того, чтобы осознать значение происходящего. На фоне безмерного облегчения оттого, что ему больше не надо страдать за всех, в глазах умирающего застыло мировое знание – картины прошлого, как знаки на пути Человека, идущего из тьмы к свету. Мерцание настоящего, когда Человек в гордыне своей возомнил, что способен стать выше Отца своего. И видения будущего, где Бог молчаливо созерцает страдания Человека, чья вина лишь в том, что он поверил и принёс Истину людям. И всё это я принял, ни на секунду не усомнившись в реальности происходящего.

– Он умер, – сказал мальчик, глядя на лежащего человека.

– Я знаю.

– Ты не смог ему помочь.

– Я помог, освободив от милости Бога.

Я встал и медленно пошел к выходу из храма.

– Ты вернешься?

– Да. Руах элохим. Свято место пусто не бывает.

Я шел через ночное болото, не глядя под ноги. Я не думал о том, что меня ждет впереди, зная, что Бог выбрал меня. Когда я принесу людям Истину, они не поверят и  распнут меня. Добрый и Всемогущий Бог явит чудо, и я вернусь в Храм. На своё место на кресте.