Юра

 Вечерело. Солнце приблизилось к горизонту, и жара стала потихоньку спадать. Мирум собрал свои вещи в рюкзак, аккуратно сложил палатку. Надел поверх комбинезона теплый ватный халат, скрывающий практически все участки кожи. Приподняв край широкополой шляпы, которая полностью скрывала лицо, посмотрел вдаль через самодельные солнцезащитные очки, – горы стали значительно ближе, еще пару ночных переходов и он дойдет до них. Точнее, пару ночных перебежек, потому что ночью температура падала до – 40 градусов, и ночной холод можно было пережить только в движении. Все предыдущие ночи Мирум неспешно бежал, когда становилось холодно, и шел быстрым шагом, когда согревался. Днем же, когда в самый солнцепек температура поднималась до + 50, только спрятавшись в солнцеотражающей палатке, можно было выжить.

Мирум двинулся в путь. Он знал, что дорога, по которой он шел, – бывшая когда-то  широким шоссе со снующими бесконечно туда-сюда автомобилями (Господи, неужели это когда-то было), – приведет его к далеким горам. Там должна быть холодная и чистая вода в подземных источниках, большие прохладные пещеры и, главное, там должны быть люди. Много людей. Во всяком случае, так говорил  парень, который год назад добрался до их подземного поселения и умер у него на руках от солнечных ожогов.

Целый год нетерпеливого ожидания и надежды, бессонных ночей и бесконечных дней. Мирум твердо был уверен, что он найдет людей.

Местами на дороге еще сохранились остатки асфальта, а по краям – остатки бордюра, но в большинстве своем от дороги осталась только черная пыль и мелкие камни. Но это было лучше, чем идти по высушенной до каменистой плотности, изрезанной многочисленными трещинами, бесплодной земле, которая тянулась вдоль дороги. Даже в кирзовых сапогах (прекрасная обувь, которую он нашел на одном из подземных складов, спасибо тем людям, что оставили всё это им) идти лучше по дороге. Мирум, когда шел по ней, словно возвращался в прошлое – в свое далекое детство, которое теперь часто вспоминал.

Мир умер. Это было имя, которым его назвала мама.

Она носила его в животе, когда жизнь на планете была разнообразна и радовала людей буйными красками, а будущее казалось бесконечно-безоблачным.

Она родила его, когда удобный для человека мир внезапно изменился. Быстро и необратимо. Для жизни на планете наступили тяжелые времена, если не сказать смертельные. Это получилось быстро, но не за один год, поэтому Мирум помнил то, о чем дети в подземном поселении даже не имели представления. О больших самолетах, которые переносили людей по воздуху. О машинах, которые ездили по бесконечным дорогам. О больших городах, где дома подпирали небо, а людей в них было больше, чем камешков на этой забытой Богом дороге. О бескрайных лесах и полноводных реках. И сейчас по прошествие многих лет ему иногда казалось, что он – единственный, кто помнит о том, что было в той счастливой жизни.

Иногда в той далекой жизни мама рассказывала ему, как все началось. И это были грустные сказки его детства, которые он слушал, затаив дыхание.

Люди загодя узнали о том, что к Земле приближается достаточно большой астероид. Ученые-теоретики выдвигали гипотезы, спокойно обсуждая будущее человечества. Ученые-практики строили планы по спасению планеты, которые были один фантастичнее другого. Историки вспоминали предыдущие глобальные катастрофы в истории планеты, ставя в один ряд динозавров, атлантов и человека. Правительства многих стран создавали в старых атомных убежищах склады, запасая продовольствие, воду, медикаменты и одежду.

Простые люди, сидя у экранов телевизоров, слушали всех тех, кто рассуждал о будущем человечества, не зная кому верить. Пророки пророчествовали, фантасты фантазировали, церковь предрекала. На экранах кинотеатров в старом фильме Брюс Уиллис (был когда-то, сынок, такой популярный актер) спасал планету в такой же ситуации, даря зрителям наивную надежду на то, что умные люди обязательно придумают, как спасти жизнь на планете.

И попытки были. Космический челнок, подлетев к астероиду, нанес удар двумя ракетами с ядерными боеголовками, пытаясь изменить траекторию движения астероида. И это частично удалось. Затем пожертвовали международной космической станцией, направив её, словно таран, на астероид, но – было уже поздно.

Огромный камень, прочертив по небу огненную полосу, упал на Северный полюс, что вызвало резкое таянье арктических льдов и бесконечные проливные дожди на планете. Уровень океана стал быстро подниматься, затапливая прибрежные районы на всех континентах. Затем, когда давление океанской воды на земную кору превысило допустимые пределы, начались многочисленные землятресения и извержения вулканов, – на всех материках, на суше и под водой. Люди гибли миллионами: гигантские волны смывали приморские поселения, землятресения разрушали города, погребая под небоскребами людей, вулканы, появляющиеся там, где их никогда не было, заливали землю раскаленной лавой, горело все, что могло гореть, удушливый дым убивал всё живое, и даже дожди не могли остановить огонь. А еще был незаметный убийца – радиация. На многие сотни километров вокруг разрушенных атомных электростанций люди умирали от лучевой болезни, а радиационные дожди находили своих жертв за тысячи километров.

Когда планета успокоилась, когда сгорели практически все леса, когда прекратились дожди, и океан перестал затапливать сушу, когда атмосфера Земли очистилась от пепла, пришла другая беда. Активность солнца стала нарастать, словно светило только и ждало того момента, когда оно может уничтожить то из живого, что выжило. Мирум помнил, как вместе с другими детьми под руководством Профессора смотрел на закатное солнце через темное бутылочное стекло – вспышки на красном диске следовали одна за другой в разных местах. Профессор говорил, глядя через свое стекло на солнце, что, если так будет продолжаться и солнце не успокоится, то оно сожжет жизнь на земле. И он оказался прав. Там, где не было воды, стала пустыня. Там, где была мелкая вода, она высыхала, оставляя после себя белоснежные соляные пустоши. Там, где была большая вода, она становилась безжизненным концентрированным раствором соли.

Человек, возможно, выжил, но только там, где для этого были условия. Там, где можно было спрятаться от испепеляющего солнца и ночного холода, где были запасы пищи и воды.

Но сейчас Мирум понимал, что это только оттянет их конец, – любые запасы рано или поздно заканчиваются, а условия для жизни на поверхности планеты только ухудшаются.

Еще Профессор говорил, что может быть и такое, что солнце взорвется.

«Вдруг яркая вспышка на небе и всё», – сказал он.

Маленький Мирум тогда наивно спросил, как это – всё. И Профессор, вздохнув, ответил, что ничего больше не будет: ни жары и  ни холода, ни земли и ни неба, ни жизни и ни смерти.

Тогда Мирум понять этого не мог, как не мог понять бесконечность космоса и, как это возможно, что нет ничего после смерти. И это тоже были слова Профессора, которые Мирум услышал у могилы своей матери.

«Она ушла туда, где нет ничего, и откуда никто никогда не вернется, ибо смерть – вселенское небытие, где души всех людей, находят успокоение, оставляя нам, оставшимся здесь, только образы в памяти».

Сейчас, через годы испытаний и многочисленных смертей, Мирум прекрасно понимал его слова, – образы мамы, Профессора, брата и старшего сына из его памяти шли сейчас вместе с ним по этой черной дорожной пыли, словно тени, следующие за ним всегда и везде. И если иногда он хотел поговорить с кем-то в этой мертвой пустыне, то говорил он с ними.

До прошлого года Мирум не был уверен в том, что где-то еще живут люди. В его поселении (огромный подземный бункер с большими складами, работающими механизмами по производству энергии и автономной регенерацией воздуха) осталось около двухсот человек. Дети рождались все реже и реже, а запасы продовольствия подходили к концу. Были ли еще где-то люди, он не знал, потому что все средства связи молчали около тридцати лет, и это количество времени убивало всякую надежду. Поэтому, когда в прошлом году они подобрали чуть живого парня, бредущего по пустыне, и узнали от него, что в горах живут люди, Мирум несказанно обрадовался. Подготовившись к длинному путешествию и понимая весь риск для его жизни, он отправился к далеким горам. Если там будут люди и сносные условия для жизни, он приведет остальных туда. И у них будет шанс выжить.

Мир умер. Но пока он жив, он будет бороться за сохранение жизни.

Красный диск солнца медленно опускался за горизонт. Было еще жарко (+30, как показывал прикрепленный к рюкзаку термометр). Мирум шел по дороге и думал.

Вспоминал прошлое: суровые времена, когда выживание становилось смыслом жизни, когда смерть всегда рядом и знаешь, что она придет за тобой в любой момент. Вспоминая близких людей, которых уже не было рядом. Прокручивая в голове мрачные прогнозы Профессора: земля станет раскаленной пустыней, на которой не сможет выжить человек, но жизнь умеет приспосабливаться к любым условиям, и на место человека придут другие формы жизни, как это было уже неоднократно в истории планеты. Для жизни в любых её проявлениях нет преград и ограничений – и ничего страшного, что вместо человека будет другая форма жизни, главное, чтобы она была разумна.

С оптимизмом думал о будущем: он верил, что найдет людей в горах, и там будут хорошие условия для жизни. Человек выживет, и старый (давно умерший) Профессор окажется не прав. Солнце рано или поздно успокоится, и человечество воспрянет.

Настоящее для него уже стало обыденной рутиной: сейчас он шел. Ближе к ночи, когда холодный свет луны будет освещать его путь и станет нестерпимо холодно, он завернется в шерстяное одеяло и побежит. За ночью придет день, который он проведет в привычной для него духоте палатки. У него еще был небольшой запас пищи и воды. И, хотя ему было уже пятьдесят лет, – долгожитель в их поселении, – он верил в свое будущее. И в будущее человечества.

Мирум шел, перекатывая камешек во рту и глядя под ноги. Он знал, что дойдет до гор быстрее, если будет реже смотреть на них. Он знал, как справиться с жаждой и голодом. Он был уверен в том, что видят его глаза и слышат его уши. Может, поэтому он так долго и живет, – надейся только на себя и не уповай на помощь Бога. Ибо, если Бог допустил столько смертей, значит бесполезно надеяться на его помощь отдельно взятому человеку.

Мирум верил своим органам чувств и своей интуиции, поэтому, когда после длительного промежутка времени, поднял глаза от дорожной пыли и увидел человеческую фигуру, насторожился. То, что он видел, было невозможно, – навстречу, по мертвой пустыне шел голый маленький человек. И хотя солнце, на две трети погрузившееся в горизонт, давало еще достаточно света, и было хорошо видно, Мирум прищурился.

Это был мальчик. Красная сгоревшая кожа, шатающаяся походка, опущенное лицо, – мальчик, примерно лет семи, который провел часть дня под солнцем. И хотя интуиция шептала Мируму, что это невозможно, что мальчик должен был давно умереть, он ускорил шаг. А потом побежал.

Он знал, как это больно, когда сгоревшая кожа слезает пластами, оставляя сочащиеся сукровицей болезненные поверхности на теле. Он знал, какой нестерпимой может быть жажда, когда смерть кажется избавлением. Он знал, как хочется жить на краю смерти, даже если торопишь её приход.

И это был ребенок.

Мирум на ходу сбросил с плеч рюкзак и, подбежав к мальчику, первым делом вытащил флягу с водой. Затем сказал идущему с закрытыми глазами ребенку:

– Стой. Я дам тебе воду.

Мальчик остановился и открыл глаза. Бессмысленно смотрящие в пространство глаза, высохшие до трещин губы.

– Вода, – разлепил губы мальчик, и Мирум почувствовал, как больно ему говорить.

Он отнял флягу от губ мальчика после нескольких глотков и, в ответ на появившуюся боль в его глазах, сказал:

– Нельзя сразу много. Я сейчас намажу твое тело жиром, чтобы тебе было легче, и снова дам воду.

Мирум мазал кожу животным жиром, и червячок сомнения снова вернулся, – кожа ребенка была просто красная, сгоревшая под солнцем, но без волдырей, без отпадающих лоскутов, без сочащейся сукровицы.

– Ты давно идешь? – спросил он.

Мальчик молча кивнул, и такой ответ не понравился Мируму. Голый человек под этим солнцем умер бы через пару часов.

– Как тебя зовут?

– Мама называла меня Юрой, – сказал мальчик и заплакал. Почти беззвучно с двумя скудными слезинками из глаз.

Мирум кивнул и, понимая, что следующий вопрос будет жестоким, тем не менее, спросил:

– И где твоя мама сейчас?

– Мы жили в пещерах. Мама любила меня, папа делал мне игрушки. Потом пришли крысы и всех съели, – ответил мальчик, уместив в трех предложениях всю его жизнь.

– Крысы? – переспросил Мирум.

– Да. Так сказал папа. Когда мы остались вдвоем, он отправил меня в пустыню, а сам остался задержать их.

– Сколько людей было там? – спросил Мирум, глядя в сторону гор.

– Сто сорок четыре, – ответил Юра и потянулся к фляге.

Мирум позволил мальчику отпить пару глотков и снова забрал флягу. В его поселении дети его возраста едва могли считать до десяти, поэтому такой четкий и быстрый ответ очень не понравился ему. Может, мальчик умный, или родители с ним занимались. Он ведь не знает, как люди живут в других местах.

– Ты уверен, что никого в живых не осталось? – Мирум не мог смириться с мыслью, что его миссия потерпела поражение. В его возрасте это, возможно, была первая и последняя попытка осуществить свою мечту.

– Крысы гнались за мной, но отстали, когда стало жарко. Они были такие большие и злые, – мальчик вздрогнул, вспоминая погоню, – я уже не надеялся, что смогу спастись.

– Как же ты выжил днем?

– Забрался в нору и сидел там.

Мирум задумчиво смотрел на мальчика. Маленький краснокожий человек, который сидел на его одеяле. Что-то его беспокоило. Точнее, его интуиция шептала ему, что он что-то не заметил, что-то не понял.

Он знал, что всё возможно и всё случается. У мальчика хорошие способности или он легко обучаем, а в минуты опасности дети взрослеют быстрее. Он мог убежать от крыс, у которых было много пищи, чтобы гнаться за маленькой жертвой. Мальчик мог найти нору и переждать там дневное пекло, – он ведь не знал, что там впереди, потому что не был там никогда. Но эта нора должна быть очень глубокой, чтобы не сварится в земле заживо, и хорошо проветриваемой, чтобы можно было дышать. Эти условия здесь казались нереальными.

Юра, чувствуя подозрительное отношение взрослого человека, поднял глаза (о, великая скорбь, застывшая в глазах сироты, детские слезы, растапливающие сердца) и сказал:

– Под дорогой была большая труба. Я в ней и сидел.

Солнце ушло за горизонт, температура снизилась до +20, что казалось благословенной прохладой.

– Кушать хочешь? – спросил Мирум и, не дожидаясь ответа, достал из рюкзака кусок вяленого мяса. Глядя, как мальчик вцепился зубами в мясо, спросил:

– Кстати, Юра, что означает твое имя?

Мальчик пожал плечами и, жуя мясо, спросил:

– Моё имя должно что-то означать?

– Не знаю, может и ничего. У нас в поселении мы всегда даем детям имена, которые что-то означают. Например, меня зовут Мирум, что означает, – Мир умер. Полгода назад у меня родился сын, которого я назвал Людест, что значит – Люди есть. Тогда я был уверен, что в тех далеких горах живут люди.

– Жили, – уточнил Юра, и спросил, – и много у вас детей?

– Нет, – улыбнулся Мирум, – но тебе будет с кем играть.

– Далеко до вашего поселения? – снова спросил Юра.

– Четыре ночи прямо по этой дороге.

– Это хорошо, – улыбнулся в ответ Юра. И эта улыбка – открытая и добрая – заставила замолчать интуицию Мирума.

– Можно мне еще воды? – протянул руку Юра.

Мирум сначала отрицательно помотал головой, зная, что обратный путь долог, но когда мальчик умоляюще попросил только один глоток, протянул ему флягу.

Юра взял флягу обеими руками, поднес к губам, и Мирум увидел палец на его правой руке. Увидел то, что должен был заметить давно. Мизинец с торчащим, как острый нож, ногтем.

Ноготь, больше похожий на коготь.

Большой коготь хищного зверя.

– Что это у тебя на пальце, Юра? – спросил он, чувствуя холодок по спине. Его интуиция завопила ему о том, что он, старый дурень, не увидел очевидного. Где были его глаза, почему замолчала его интуиция. Его рука потянулась к поясу, где висел нож, – его единственное оружие.

Но было уже поздно.

Мальчик, молниеносно вскочив, махнул рукой с выставленным мизинцем. Кровь из рассеченного горла (точный удар в область сонной артерии) потекла быстрой горячей струей. Мирум попытался зажать рану, понимая, что он опоздал и все бесполезно, – он прожил большую жизнь, и знал, что с такой раной у него нет ни одного шанса. Он повалился на спину и, глядя в звездное небо, слабеющим сознанием услышал последние  для него слова мальчика:

– Юра. Это имя я выбрал сам. «Юник Рэт Андаинг». Вот что означает мое имя для тебя, пусть даже ты и не понимаешь, что я сказал. Кстати, одна из слабостей человеческих особей в том, что вы одни и те же понятия определяете на сотне языков. Как можно выжить, если вы не понимаете друг друга.

Юра замолчал, видя, что человек уже перестал дышать. Поднес коготь к черепу Мирума и привычным круговым движением рассек кожу головы. Отодрав скальп, загнал коготь в кость в месте соединения височной и теменной костей (перед тем, как сделать выбор, он хорошо изучил анатомию потенциального союзника или жертвы, и он знал, как легко убить человека, как вкусна его плоть). Резко и сильно дернув вверх, отодрал черепную коробку. Затем Юра приподнял обеими руками голову мертвого человека и погрузил зубы в серую покрытую извилинами мякоть.

Прекраснейший деликатес, который он предпочитал любой другой пище. Еще один довод в пользу того, чтобы отказаться от постоянного выбора человеческого образа – зачем становиться тем, что любишь есть.

Он наслаждался едой и изменялся. Быстро росла черная густая шерсть по всему телу, скрывая красную кожу. Расплылось туловище. Ноги превратились в когтистые лапы. Вырос крепкий сосисковидный хвост. Стало удобнее есть из черепа, потому что удлинилась морда. Вернулись то зрение и обоняние, о котором человеческое существо могло только мечтать.

Юра, доев, обернулся. Его войско было здесь. Около сотни крыс сидели на дороге, терпеливо ожидая, когда вожак насытится. Он последний раз глянул в пустую черепную коробку и оставил мертвое человеческое тело, что послужило знаком. Крысы бросились на труп, – под острыми огоньками звезд и холодным светом луны они, отталкивая друг друга, рвали тело на части. Более слабым  крысам досталось шерстяное одеяло, ватный халат и голенища кирзовых сапог.

Эта и была одна из причин, почему Он выбрал крысиный образ. Абсолютная всеядность. Способность утилизировать любую органику. Другая причина – способность выживать. Способность приспосабливаться к любым условиям жизни.

Юра прибыл на астероиде, приняв образ гигантской колонии вирусов, замерзших в центре огромного камня. В этом состоянии временной фактор для Него не имел значения, а  бесконечность космоса был относительна, – рано или поздно на пути астероида встретилась бы планета с органической жизнью. Или условиями для возникновения жизни в любой форме.

Так и случилось. Большая планета. Прекрасные условия. Огромный выбор.

Он терпеливо и педантично изучил те возможности, что могла ему дать эта планета, попробовал себя в разных образах, поэкспериментировал с жизнью и смертью, и –  сделал свой выбор.

Он мог изменяться в любое органическое существо, и мог отдавать эту способность по наследству. Единственное, что Его ограничивало, – первоначальный объем тела. И это была еще одна причина для выбора крысиного образа. Среди крыс он был великаном, среди людей – только ребенком.

Его потомство сможет выжить в любых условиях (там, в горах, он оставил беременных самок и уже рожденных крысят, убедившись, что они могут изменяться). Сейчас на пути к человеческому поселению Его сопровождают шестьдесят самок, которых он сам отбирал. Его потомство станет хозяином на этой планете, а он, прожив долгую жизнь под этим звездным небом, уйдет в небытие с осознанием того, что сделал главное дело в своей жизни – обеспечил свой род достойным жилищем.

На дороге в черной пыли остались лежать кости человеческого скелета, сделанные из бутылочного стекла очки, дырявая фляга, разорванный в клочья рюкзак и подошвы от кирзовых сапог.

Мир умер. Это было его имя.

По дороге в сторону подземного поселения под холодным светом луны, серебристой массой в виде ромба, ушли крысы. И во главе этой массы выделялся вожак, – большой самец, раза в четыре больше любой крысы.

Жизнь на планете Земля сделала очередной виток, возродившись из пепла. И имя этой жизни – ЮРА.