Манакель

-Меня зовут Манакель, – говорит он, а я вижу себя, хотя передо мной нет зеркала. Лицо улыбается, открыто и доброжелательно. И мне ничего не остается, как тоже улыбнуться в ответ. 

Идиотизм. Улыбаться своему безумию – это и есть идиотизм.

Я встретил его ранним утром, когда вышел из подъезда. Надо идти на работу, а я стою и смотрю на свое «зеркальное» отражение. Даже одежда на нем та же самая, что на мне сейчас – белые брюки, футболка с надписью большими буквами «I’M DOCTOR» и легкие туфли. Я подумал, что это мой брат-близнец, возникший, как в телесериале, вдруг и внезапно, но он сказал:

– У меня, так же, как и у тебя, шрам на правом бедре. Помнишь, пять лет назад доктор Беркутов тебе фурункул вскрывал?

Я кивнул. Конечно, помню. И еще – я механически отметил, что даже интонации его голоса тоже мои.

– Показать? – спросил мой собеседник и протянул руки к ремню.

– Нет, – ответил я, – не надо. Лучше скажи, кто ты и что всё это значит?

Он правой рукой потер подбородок, словно пытался найти несуществующую щетину, и я снова понял, что именно так я и делаю сразу после бритья и еще несколько раз за утро. Он пожевал губами, словно собирался с мыслями, и сказал:

– Меня зовут Манакель, -повторил он, – я твой Ангел-Хранитель.

Я снова кивнул. Ага, это мой Ангел. Хранитель. По имени Манакель. Как же я сразу не догадался.

– А я думал, что мой Ангел-Хранитель всегда летает рядом со мной, вот тут, с правой стороны и сзади, – сказал я и, показав левой рукой за правое плечо и глупо усмехнувшись, добавил, – мне об этом мама говорила в детстве.

– Да что, мне делать больше нечего, как всегда рядом с тобой летать, – сказал удивленно Манакель, – я прихожу тогда, когда в этом есть необходимость. И, как правило, я никогда не материализуюсь, – чаще всего, вполне достаточно мысленно подсказать или заставить тебя прислушаться к своей интуиции.

-Почему же сейчас ты здесь?

Он слегка прищурился и сказал:

– Клятва Гиппократа.

– Что клятва Гиппократа?

– Ты не можешь нарушить её, – сказал Манакель, и я услышал в голосе собеседника  обреченность.

– А зачем мне нарушать клятву? К тому же, я давал присягу врача Советского Союза, а не клятву Гиппократа.

– Не придирайся к словам, – сказал Манакель, поморщившись, – пусть будет присяга врача Советского Союза. А нарушить тебе надо только одно место из этой клятвы, а именно, там, где ты присягал быть всегда готовым оказать медицинскую помощь. И нарушить надо всего один раз и только сегодня. Попробуй отвернуться. Не обратить внимание. Сделай вид, что не заметил. Иди туда, куда шел, и не оборачивайся.

– Зачем? – спросил я.

Манакель снова улыбнулся, но теперь уже грустно и, по-прежнему, обречено. И  ничего не сказал в ответ.

Из подъезда вышла соседка, живущая этажом выше. Я ответил на приветствие, повернувшись к ней на мгновение. Когда снова повернулся к собеседнику, то Манакеля рядом со мной не было.

Я подумал вслух о странных событиях, происходящих иногда в этой жизни, и соседка недоуменно обернулась, подумав, что обращаются к ней. Улыбнувшись, я помотал головой в ответ на немой вопрос женщины.

Затем подумал о зрительных галлюцинациях, которые возникают от ежедневного изматывающего труда на благо людей, когда утром рано уходишь на работу и поздно вечером возвращаешься домой. После этого посмотрел на часы и понял, что если я не поспешу, то опоздаю. И еще в голову мне пришла мысль о том, что до запланированного отпуска осталось полтора месяца, и эта приятное воспоминание отвлекло меня от безумной встречи с самим собой. А через пару минут я и вовсе о ней забыл, погрузившись в размышления.

Мне нравиться идти утром на работу, – на улицах никого нет, еще далеко до полуденной жары и косые солнечные лучи создают прекрасные картины, освещая дома и деревья. В городе тихо и хорошо. Редкие пешеходы неспешно пересекают проезжую часть дороги, потому что автомобилей очень мало и их видно издалека. Я шел и размышлял о том, что мне сегодня предстоит. И это тоже было моим ежедневным утренним ритуалом – идти и думать о пациентах, которых сегодня предстоит лечить и оперировать, и о возможных осложнениях, с которыми я могу столкнуться во время оперативного вмешательства. Представить себе весь ход предстоящих манипуляций, чтобы потом в операционной всё сделать так, как надо. Продумать нюансы и возможные отклонения, предвосхитить осложнения и нетипичные ситуации. Конечно, в виртуальном пространстве моего сознания не всё можно предусмотреть, но этот утренний мыслительный процесс неизменно помогал мне, создавая благоприятный настрой.

Я жил в двадцати пяти минутах неспешной ходьбы от клиники. По пути на работу я пересекал три дороги по пешеходным переходам, один из которых был без светофора. Когда я подошел к «зебре», то посмотрел налево и, убедившись в отсутствии автомобиля, перешел дорогу и двинулся дальше.

Я не успел уйти далеко, когда услышал за спиной визг тормозов, и, обернувшись, увидел, как, набирая скорость, уезжает черная «Волга», а в стороне от серого асфальта в придорожной пыли лежит человек.

Подбежав к нему, я привычным движением сжал пальцами запястье пострадавшего – пульс был, и это хорошо. Молодой мужчина лежал на спине, лицо резко побледнело, и он не дышал. Предположив, что у него запал язык, я перевернул его на бок, – он сделал судорожный вдох и закашлялся.

– Что с ним?

Я повернулся на голос. Женщина с ужасом в глазах смотрела на лежащего человека.

– Если у вас есть телефон, то вызовите скорую помощь, – спокойно сказал я и стал смотреть, какие есть повреждения на теле человека, сбитого автомобилем.

– Не надо скорую помощь, – прохрипел мужчина.

– Надо, парень, надо, – сказал я, и, бросив взгляд на женщину, увидел, как она достает сотовый телефон из сумочки.

– А я сказал, не надо, – снова прохрипел парень. И после этого я вдруг почувствовал резкую боль в правом боку. Настолько резкую, пронзительную и неожиданную боль, что на мгновение замер. Посмотрев на свой живот, увидел, как парень вытаскивает нож, который только что вонзил мне в правую половину живота.

– Только попробуй, сучка, позвонить, убью, – с угрозой в голосе сказал парень женщине и стал медленно вставать. Прижав рану рукой, я повалился на левый бок и, посмотрев, как в одну сторону убегает женщина, а в другую, прихрамывая, парень, вспомнил утреннюю встречу.

Похоже, Ангел-Хранитель по имени Манакель вовсе не галлюцинация.

Боль в животе стала нарастать. Нестерпимая боль, когда перестаешь сознавать себя, когда готов на всё, лишь бы боль исчезла, когда смерть кажется избавлением. Я знаю, что такое ножевое ранение в правую половину живота и к чему это может привести. Если повреждена печень, то теперь всё решает время. Чем быстрее я окажусь на операционном столе, тем больше у меня шансов выжить. Стиснув зубы, лежал и смотрел на сухой придорожный песок и на белый  цвет «зебры». Всё, как в жизни – то белая полоса, то серый асфальт, то белоснежная лестница, ступени которой ведут к небу, то бездонная пропасть, серые глубины которой так гипнотически заманчивы.

И сухой песок рядом с дорогой, которая пересекает жизнь.

Когда сознание от боли стало мутнеть, вдруг вспомнил о том, как в детстве мама учила меня молиться. В памяти всплыли механически заученные слова, которые в детстве произносил, не задумываясь, даже не пытаясь понять их смысл, и не задавая вопросы об их странном звучании.

Закрыв глаза, я мысленно сказал:

«Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь».

– То, что о Боге вспомнил, это очень хорошо, а то, что моим предупреждением пренебрег, это плохо. А я говорил тебе, объяснял, что так просто не прихожу, – услышав голос, я открыл глаза.

Манакель сидел на песке, скрестив ноги, и смотрел на меня.

– Этот парень заслуживал смерти и адовых глубин, а ты сохранил ему жизнь. Я тебе говорил, – не оборачивайся, сделай вид, что не заметил, иди туда, куда шел, а ты меня не послушал. Сделал бы, как я сказал, и уже бы был на работе, где твоим пациентам нужен хороший и опытный доктор, а не мертвый самаритянин. Готовился бы сейчас к операции, а не лежал бы на пустынной дороге, истекая кровью. И ведь как всё просто, – иди своей дорогой, не обращай внимания на разные звуки и события, думай о своих делах и о себе.

– Да пошел ты…, – пробормотал я и, перед тем, как сознание покинуло меня, услышал последние слова Манакеля:

-Да, конечно, именно туда вместе и пойдем.

Виктор Иванович смотрел на дорогу, которая ложилась под колеса машины скорой помощи, и пытался не уснуть. Это был пятнадцатый и последний вызов, – изматывающая ночная смена заканчивалась. Он думал о тех людях, с которыми столкнулся за последние двенадцать часов, и о том, правильно ли он сделал, когда согласился с отказом женщины от госпитализации. Боли в животе у неё после инъекции прекратились, но вдруг он что-то не заметил, не обратил внимания на какую-нибудь мелочь…

Человек на дороге возник настолько неожиданно, что Виктор Иванович даже не понял, откуда он взялся. Николай, опытный водитель, среагировал моментально – нажав на педаль тормоза, он остановил автомобиль в нескольких сантиметрах от человека в белой футболке, на которой большими буквами было написано «I’M DOCTOR». Боковым зрением Виктор Иванович увидел, как у водителя побелели костяшки пальцев, которыми он намертво сжал рулевое колесо.

– Ты что, мужик, совсем с ума сошел!? – крикнул Виктор Иванович, вывалившись из кабины. – На тот свет захотел!

– Там человек умирает, ему нужна помощь, – сказал мужчина и показал на  тело, лежащее в придорожной пыли метрах в десяти от них.

Виктор Иванович, подбежав к человеку, нащупал пульс и приподнял веко на правом глазу. Зрачок уменьшился, и Виктор Иванович удовлетворенно кивнул. Посмотрев на  большое пятно крови на белой футболке, он спросил:

– Что здесь было?

– Ножевое ранение в живот.

– Вася, носилки! – крикнул Виктор Иванович и только после этого обратил внимание на надпись большими буквами.

– Смотрите-ка, у него такая же футболка, как и вас, – сказал врач и повернул голову к собеседнику.

Рядом никого не было. Виктор Иванович удивленно приподнялся и повертел головой. Люди на пустынной улице отсутствовали.

– Какого черта? – пробормотал врач, но думать об этом было некогда, потому что фельдшер Василий уже бежал с носилками, и раненому требовалась немедленная помощь.